Ф. Г. Елеонский *

Библия в России

Святую Библию русский народ получил на понятном для него языке при самом принятии христианской веры. Книги Ветхого (канонические) и Нового Завета были приблизительно уже за 100 лет до крещения Руси при Владимире святом переведены на славянский язык равноапостольными просветителями славян —  свв. Кириллом и Мефодием. Славянский язык Кирилло-Мефодиевского перевода был настолько близок к тогдашнему языку наших предков, что древние наши писатели (Нестор Летописец и мних Иаков) называли его «русскым». Существование Священного Писания на понятном языке при самом принятии христианства было для нашего отечества великим благом и преимуществом пред многими другими народами, которые, принимая христианскую веру, должны были учиться другому языку, чтобы понимать Слово Божие. Не менее благодетельно было и то, что, по установлениям греко-восточной церкви, от которой наши предки приняли христианство, они могли не только в храме слушать Слово Божие, но и читать его сами в домах своих, в чем, как известно, отказывает римско-католическая церковь мирянам. Благодаря тому и другому, Библия сделалась у нас с самого начала тем живоносным источником, к которому со всей горячностью простого верующего сердца обратился новообращенный народ и в котором он находил для себя все нужное для этой и будущей жизни — и истины веры, и правила жизни, и средство к своему умственному образованию. На то, чтобы открыть народу доступ к этому источнику, употребляли свои усилия и наши князья и все лучшие люди того времени, основывая училища, собирая книги и поощряя их списывание. Книги Священного Писания были важнейшими книгами для чтения, равно как и учебными книгами. В школах учили тогда не по иным, а по «божественным книгам», как выражается первый наш летописец. То, что наши предки могли — с самого начала у нас христианства —  пользоваться в церкви и дома св. Библией на общедоступном языке, не мало, без сомнения, способствовало тому складу нашей народной жизни, в котором православие составляет одно из неотъемлемых начал нашей народности. Явившись к нам на славянском наречии, православная вера с первого раза сильно пришлась по сердцу русскому. Она привязала нас к себе и внутренним своим достоинством и тем, что возвещаема была на понятном языке.

I

Древнейший славянский текст Библии до конца XV века.

По своему происхождение от святых первоучителей славянских народов, и по великому влиянию на религиозную и умственную жизнь наших предков, первоначальный славянский перевод Библии составляет, без сомнения, величайшую нашу драгоценность. К сожалению, этот памятник, имеющий столь высокую важность, остается доселе мало изученным, особенно с внутренней своей стороны, как перевод именно Библии, и, можно сказать, — даже мало известным. Большая часть древнего славянского перевода Библии остается в рукописях, рассеянных по различным общественным и частным книгохранилищам нашего отечества и других стран. Только весьма немногие из древних рукописных списков, содержащих славянский текст отдельных библейских книг, особенно важные по своему значению, изданы в печати, благодаря самоотверженным усилиям ревнителей древнеславянской церковной старины, или обстоятельно описаны, каково образцовое «Описание славянских рукописей Московской Синодальной Библиотеки» А. В. Горского и К. Невоструева [При дальнейших ссылках это сочинение будет означаться «Описание»].

Важнейшие результаты, к каким пришли наши исследователи древнеславянского текста Библии, сводятся к следующему:

а) Признаки особенно — глубокой древности и вместе совершенства в передаче греческого подлинника, — признаки даже Кирилло-Мефодиевской изначальности, представляет особенно текст древнейших паримийников, каков паримийник Григоровича, ХII в. Сохранение первоначального славянского перевода в паримийниках в наибольшей неприкосновенности может быть объясняемо тем, что паримийный текст, как употреблявшийся исключительно при богослужении, этим самым был в значительной степени защищен от тех изменений, какие испытывал в древнее время другой библейный текст, назначавшийся для домашнего чтения. В этом исключительно-церковном назначении паримийников, освящавшем принятый в них текст, заключается объяснение того замеченного исследователями явления, что в паримийниках XIII— XIV вв. текст сохраняет значительную одинаковость, за исключением небольших и нечастых исправлений в отдельных позднейших списках, и только в конце XIV или в начале XV в. в нем замечается последовательное исправление. Замечательно также то, что паримийный текст сохранял свою особенность и в позднейшее время, как показывают это чтения из Священного Писания, помещавшиеся в общих минеях и постных триодях прежнего времени. Отсюда понятно весьма важное значение древних паримийников для изучения особенностей древнеславянского перевода Библии (См. В. Лебедева, Славянский перевод кн. Иисуса Навина по сохранившимся рукописям и Острожской Библии, Спб. 1890 г., стр. 245, 250, 253 и др.; И. Евсеева, Книга пророка Исаии в древнеславянском переводе, 1897 г., стр. 9—21, 31, 73).

б) Первоначальный славянский текст священных книг, находящейся в древнейших списках, не сохранился в позднейших в одном неизменном виде [О позднейших изменениях первоначального славянского текста Библии см. ст. профессора Сольского «Употребление и изучение Библии в России» в Прав. Обозр. т. XXVII, стр. 159 и далее]. Напротив, не только в отдельных списках замечаются текстовые разности, ненамеренно или намеренно произведенные переписчиками, но между некоторыми из списков наблюдаются такие общие им особенности, которые дают основание исследователям распределять списки по особым разрядам и причину отличающих их особенностей — искать в предпринимавшихся — в течение первых пяти веков существования у нас Библии — последовательных исправлениях ее текста. Такие общие последовательные исправления библейского текста, в отличие от исправления отдельных слов или выражений, носят обыкновенно название редакций или новых переводов. Проведенные у нас в этом отношении, хотя и не многочисленные, исследования, привели занимавшихся этим делом ученых к замечательным результатам, несколько освещающим давнее прошлое нашей славянской Библии до первого печатного ее издания. Так изучение древнеславянского текста кн. Иисуса Навина показало, что содержащие этот текст списки XIV — XVII вв. представляют ясные признаки четырех его редакций, так как они заключают такие значительные особенности в способе передачи библейского текста этой священной книги, какие могли явиться только вследствие стольких же особых переводов или последовательных исправлений (см. вышеназванное соч. В. Лебедева, стр. 2—3, 288; между прочим, по этому исследованию древнейший славянский текст кн. Иисуса Навина сохранился в списках: Троице-Сергиевском Лаврском № 2, — Московской Синодальной Библиотеки №№ 1—3 и др.). Исследование древнеславянского перевода книги пророка Исаии привело равным образом другого ученого к тому общему заключению, что древнейший славянский перевод этой пророческой книги существовал в двух видах: в паримийном и толковом, из которых первый содержался в паримийниках, а второй — в толковых пророчествах; в последующее же время и тот и другой текст были исправлены (См. вышеназванное соч. И. Евсеева, стр. 7, 24, 28 и др.). Сходен с этим в существе дела и результат изысканий профессора Г. А. Воскресенского, посвященных древнеславянскому тексту Евангелия от Марка и Апостола (см. его сочин.: «Евангелие от Марка по основным спискам четырех редакций рукописного славянского евангельского текста с разночтениями из ста восьми рукописей Евангелия XI—XVI вв.,» 1894 г.; «Характеристические черты четырех редакций славянянского перевода Евангелия от Марка»... и «Древнеславянский Апостол. Выпуск первый: Послание к Римлянам», 1892 г.). И по этим исследованиям, соединяющим тщательность изучения с обширным знанием древних списков не только в России, но в заграничных книгохранилищах, древнеславянский текст Евангелия и Апостола представляет ясные и несомненные признаки четырех также отдельных переводов в течение первых шести веков своего существования; древнейший славянский текст Евангелия этот исследователь находит в «Галичском Четвероевангелии» 1144 г., в Остромировом 1056 г. и других, древнейший текст Апостола — в «Толковом Апостоле» 1220 г. и др.; к последней же 4-й «русско-болгарской» редакции он относит текст, находящийся, между прочим, в вышеназванных списках Московской Синодальной библиотеки №№ 1—3. Не смотря на некоторую разность, наприм. в том, что текст полных списков Библии (№№ 1—3) одним ученым отнесен к первой редакции, другим — к последней, названными исследованиями достигнуто то общее положение, что первоначальный славянский перевод не остался у нас неизменным, что в течение первых шести веков своего существования у нас он неоднократно был исправляем не в некоторых только местах или отдельных выражениях, а последовательно, на протяжении целых библейских книг, как об этом свидетельствуют наблюдаемые в древних списках разности в передаче библейского текста, приводящие исследователей к одной и той же мысли о трех новых переводах, сделанных после первоначального Кирилло-Мефодиевского перевода, который вследствие этих последовательных исправлений не сохранился в целом своем виде. Кто трудился над этими новыми переводами книг Священного Писания, где они совершались, кто разрешал их употребление, остается неизвестным (см. вышеназван. соч. проф. Воскресенского «Характеристич. ... Еван. от Марка», стр. 251 —253); предание, приписывающее св. Алексею, митроп. Московскому, Чудовскую рукопись Нового Завета, возбуждает некоторые недоумения относительно своей точности (там же, стр. 49—53). Более ясны побуждения, по которым предпринимаемы были исправления существовавшего перевода. Оказывается, что это делалось частью для устранения ошибок и разных отступлений, вкравшихся в списки по вине переписчиков, а частью для того, чтобы сделать более понятным древний славянский текст, обиловавший и греческими словами, оставленными без перевода, и другими древнеславянскими или чужими, заимствованными из других языков, словами, не употреблявшимися в позднейшей речи (см. указан, соч. Лебедева, стр. 287; Евсеева, 10—12; Воскресенского, «Характер. черты»... 181, 206 и др.). Особенно это стремление к ясности и вразумительности наблюдается в списках, содержащих первый после первоначального славянский текст Евангелия (вышеуказ. соч. Воскресенского стр. 236, 250 и дал.), между тем как перевод Евангелия, относимый к 3-й редакций и отличающийся особенной буквальностью и близостью к греческому подлиннику, вызван был, как можно думать, крайним разнообразием современных ему списков в передаче евангельского текста (там же, стр. 290) и предпринят именно для того, чтобы иметь для домашнего употребления возможно более точный славянский перевод Евангелия. — Неоднократно предпринимавшиеся у нас в течение первых шести веков исправления славянского перевода священных книг красноречиво свидетельствуют о том, как высоко ценили их наши предки, как любили не только слушать чтение их в церкви, но и читать дома, и как поэтому настойчиво заботились о том, чтобы иметь возможно более понятный, ясный, словом совершеннейший перевод их. Если, благодаря этим многократным исправлениям, в значительной степени утратился в целом древнейший Кирилло-Мефодиевский текст, то путем многократных усилий, посвященных Книге книг, постепенно вырабатывался славянский перевод ее, наиболее соответствовавший потребностям наших благочестивых предков, а вместе с тем преподан чрез это потомкам поучительный пример неослабной ревности об усовершенствовании славяно-русского перевода Священной Библии, как данной Богом для научения всех людей, не только образованных, но и простых, не могущих понимать слов и оборотов вышедших уже из обычной народной речи. Стремление русского человека к тому, чтобы сделать возможно более вразумительным для себя текст Священного Писания, было так сильно, что брало верх над уважением к труду славянских первоучителей; наши предки пожертвовали неприкосновенностью этого священного, без сомнения, и для них памятника во имя той священнейшей цели, с какой он был дан ими уверовавшим во Христа славянам: так как русский язык с течением времени изменялся и первоначальный славянский перевод, сделавшийся во многих местах недостаточно понятным, перестал вполне удовлетворять, своему назначению, то вследствие этого и было необходимо продолжить труд первоучителей и приспособить их перевод к русской речи того времени, чтобы беспрепятственнее достигалась святая цель, с какой дано людям Слово Божие.

в) В первые шесть веков существования у нас священных книг Ветхого и Нового Завета не было, по всей вероятности, полного собрания их в одно целое. Такое собрание, обозначаемое словом «Библия», значащим буквально «книги» и указывающим на несравненную важность разумеющихся под ним исключительно священных книг, сделано было только в самом конце XV века Новгородским архиепископом Геннадием, на собирательную деятельность которого есть прямые указания («Описание» I, стр. VII и 137). Современный этому собранию список полной славянской Библии представляет вышеупомянутая (№ 1—3), сохраняющаяся в Московской Синодальной Библиотеке, рукописная Библия 1499 года, — большая отечественная драгоценность. Рассмотрение этого списка показывает, что заключающийся в нем текст представляет воспроизведение частью древнего славянского перевода, а отчасти — нового, сделанного в это время, например книг Паралипоменон, Ездры и др., которые переведены с латинской Вульгаты или еврейского текста (первые 9 глав книги Есфирь) («Описание», стр. 136; «Обозрение трудов по изучению Библии в России», ст. проф. С. Сольского в Правосл. Обозрении 1869 г., I, 194—201), из чего следует заключить, что древний славянский перевод некоторых священных книг утрачен был в предшествующее время татарского разорения, когда не щадили ни храмов, ни книг. Порядок, в каком следуют в Геннадиевской Библии одна за другой ветхозаветные книги, образовался под влиянием Вульгаты («Описание», стр. 135—136).

II

Церковно-славянская Библия в печатных изданиях 1581 и 1663 гг.

Сделанное в конце ХV в. полное собрание библейских книг в славянском переводе имело большое значение для последующего времени. Оно послужило весьма важным приготовительным средством к первому печатному изданию славянской Библии, которое совершено благочестивым западнорусским князем Константином Константиновичем Острожским в 1581 г. в городе Остроге (ныне уездный город Волынской губ.), почему эта Библия называется обыкновенно Острожской. Первое печатное издание славянской Библии было большим и весьма трудным делом. Оно требовало не только значительных материальных средств, но и разнообразных знаний вместе с высокими нравственными качествами. Особенно трудно было найти способных людей, соединяющих знание славянской Библии с пониманием других библейских текстов, с которыми нужно было сравнивать и поверять славянский перевод. Хотя в западной России печатались уже отдельные священные книги (Евангелие, Апостол, Псалтирь) и следовательно были здесь люди, опытные в печатном деле, каков например знаменитый наш первопечатник, диакон Иоанн Федоров, тем не менее князь Острожский, при всем своем высоком общественном положении и богатых своих средствах, испытывал недостаток в способных людях, требовавшихся для такого большого издания, какое доселе не предпринималось в России. На этот недостаток ясно указывает он в предисловии к изданной им Библии. Каковы были по своим знаниям избранные им помощники, видно из сделанного одним из них в том же предисловии искреннего признания в слабости разумения и недостаточности своего образования («составих елико возмогох умалением си смысла, ибо училища николиже видех»). Затем, собирание списков Библии на славянском и других языках оказалось также делом трудно достижимым: между собранными первоначально списками не имелось ни одного такого, который содержал бы всю Библию; только из восточной России, благодаря особенному ходатайству пред царем Иоанном Васильевичем, прислана была вышеназванная полная Библия. Когда потом стали сравнивать текст собранных списков на славянском и других языках, то обнаружились во многих местах явные разности и ошибки в некоторых из славянских списков. Это неожиданное обстоятельство привело князя и его сотрудников в великое смущение, которое еще усиливали своими внушениями люди, не сочувствовавшие его предприятию. В душу благочестивого князя закрадывалось даже сомнение в достижимости этого дела; по его словам, он впал в большое раздумье о том, следует ли продолжать начатое дело или прекратить. Только надежда на Бога и глубокое убеждение в благотворности печатного издания славянской Библии не допустили его впасть в уныние и бездеятельность. Под действием одушевлявшей его пламенной любви к Слову Божию и ревности о благе Православной Церкви, душевная борьба его разрешилась «мужественною», как говорит он, решимостью — сделать еще усилие для достижения цели. Князь решился послать доверенных людей на запад («в римские пределы») и особенно на восток — на о. Кандию, в монастыри греческие, сербские, болгарские и к «самому наместнику апостолов» — вселенскому патриарху Иеремии с своими письмами, выражавшими усерднейшую его мольбу о присылке верных списков Божественного Писания и богословски-образованных людей, хорошо знающих греческий и славянский языки. Цель посольства достигнута была с полным успехом: посланные возвратились и с желаемыми книгами в достаточном количестве, и с опытными переводчиками («книг бо и книгочий настоящему делу пресвятому по достоянию изобретох»). Когда окончены были все приготовления, на общем совете всех сотрудников великого дела единогласно постановлено («и с общим советом и изволением единомысленным») положить в основу славянской Библии греческий перевод ,72-х толковников, как наиболее согласный с текстом и древним славянским переводом. Рассмотрение особенностей текста Острожской Библии показывает именно, что он обоснован по преимуществу на переводе 70-ти; по нему сотрудники князя исправляли до-острожский текст, восполняли в нем пропуски, исключали излишние речения, упорядочивали разделение на главы и т. п. («Описание»... I, 20 и дал.); по нему исправляли сделанный с латинской Библии прежний славянский перевод книг Паралипоменон, Ездры, Неемии, 1-й и 2-й — Маккавейских (там же, стр. 52; 129); с греческого же текста 70-ти перевели кн. Есфирь, Песнь Песней и Премудрости Соломоновой (там же, стр. 57; 76; 79). Из изданий греческого текста имели на Острожскую Библию большое влияние Комплютенская Полиглотта и Альдинская Библия, как видно из сходства чтений первой с этими изданиями (вышеназв. соч. Лебедева, стр. 309; 359 и др.). Преимущественное пользование греческим переводом не исключает однако обращения острожских ученых — по местам — и к латинской и отчасти, может быть, к чешской Библии («Описание», стр. 52; 99; 107; тоже вышеназванная ст. проф. Сольского в «Прав. Обозр.» 1869 г., I, 218 и дал.); перевод даже целых книг (Товит и Иудифь) исправлен ими по Вульгате (там же, стр. 53). Есть наконец в тексте Острожской Библии речения, указывающие на то, что издатели сносились иногда с еврейским подлинником или имели греческий текст, отличный от общеизвестных ныне списков (вышеук. соч. Лебедева, стр. 353). Таким образом острожские издатели, положив в основу славянского перевода греческий текст 70-ти, не избрали одного из существовавших у них изданий этого текста в качестве исключительного подлинника, а пользовались различными изданиями или списками, обращаясь отчасти к латинскому переводу и, может быть, еврейскому тексту. Мысль об особенном значении для славянской Библии Лукиановского перевода, употреблявшегося в Константинопольской церкви и служившего, как полагают (см. вышеназв. соч. И. Евсеева, ч. II, стр. 11 и др.), подлинником для первоначальной славянской Библии, в тексте Острожской Библии не находит заметного подтверждения; в книге, например, Иисуса Навина те речения Острожской Библии, которые не находят себе соответствия в известнейших греческих списках (4, 5; 8, 24 и др., указанный в соч. Лебедева на стр. 353) оказываются несходными и с Лукиановским текстом (по изд. De Lagorde, Yeteris Testamenti pars prior graece).

Важнейшее свое внимание острожские издатели обращали на то, чтобы славянский перевод был возможно полной передачей слов божественного Писания, не имеющей тех многочисленных пробелов, какие были в до-острожском тексте («Описание» I, 21, 41 и др., — Лебедева, 375, 311). Стремление к полноте текста повело далее к тому, что исправители внесли излишние речения, представляющие выражение, только в других словах, того, что уже находилось в до-острожском переводе (тоже соч. Лебедева, 311—312). Вместе с этим заметно у острожских исправителей стремление к тому, чтобы сделать славянский текст более вразумительным и соответствующим в способе выражения достоинству священных книг; по этим побуждениям устаревшие слова заменены у них более понятными и употребительными в то время («Описание», 21;—Лебедева, 383, 387), а простонародные — более приличными («Описание», 98,107,160). По местам текст Острожской Библии отличается также большей точностью в передаче греческого подлинника (—Лебедева, 390). Однако обширность предпринятого издания, недостаточная подготовленность некоторых из сотрудников, собранных Острожским князем, и весьма большая трудность — во многих местах — буквального и вместе с тем ясного переложения греческого текста на славянский язык послужили причиной того, что вновь изданная Библия явилась с весьма значительными несовершенствами: остались по местам небольшие пропуски и отступления от правильного хода библейской речи (наприм. в 3 кн. Царств), равно как неясность и неточность в переводе, как все это подробно указано в предисловии к Елизаветинской Библии (ныне это предисловие не печатается); остались незамеченными и явные ошибки, сделанные переписчиками рукописного текста («Описание»  I, 20, 62, 83 и др.). При всем том Острожская Библия была великим благодеянием для сынов русской Церкви; ее текстом пользовалась Россия в течение 170 лет. В 1663 г. она была перепечатана с незначительными исправлениями, особенно в правописании. В предисловии к этому последнему изданию ясно выражено сознание несовершенства славянского текста Острожской Библии, но вместе с тем указаны и причины ее перепечатки, состоящие в том, что надлежащее исправление текста требует продолжительного времени, многих искусных справщиков и пособий, а между тем в Библии была крайняя надобность. Первое Московское издание Библии, известное под названием «Первопечатной Библии», сделано было Государем Алексеем Михаиловичем по благословению митрополитов и прочих епископов, без сношения с патриархом Никоном, который желал издать Библию в достойнейшем ее виде. — Это стремление не было удовлетворено перепечаткой Острожского издания. Выражением такого стремления служит соборное определение 1674 г., которым постановлено «переводити Библию всю вновь ветхий и новый завет с книг греческих самых семдесятых преведения» (Правосл. Обозрение, 1860 г., т. I, стр. 481). Первым исполнителем соборного постановления был известный в истории духовного просвещения России Епифаний Славинецкий, произведший вместе с своими помощниками сравнение славянского перевода книг Нового Завета не только с печатным греческим текстом, но и с рукописным, особенно с переводом святителя Алексия; сравнивал Славинецкий и перевод Пятикнижия Моисея (Архиепископа Филарета, Обзор русской духовной литературы, стр. 236. Правосл. Обозрение, 1860 г., т. I, стр. 481; 1869, т. I, 548). Исправление же славянского текста книги Деяний и посланий Апостольских было совершено при патриархе Иоакиме в 1669 г. на основании различных славянских списков; этот исправленный текст был напечатан в 1671 г. (Правосл. Обозр., т. IV, стр. 294—307).

III

Деятельность петровских исправителей славянской Библии и последующих.
Издание Елизаветинской Библии в 1751 г.

Стремление к усовершенствованию славянского текста Библии получило дальнейшее свое выражение в лице великого преобразователя России. Пробуждая к разносторонней деятельности силы русского народа и внося в его жизнь свет знания, Петр Великий не преминул обратить свое внимание и на то, чтобы по возможности облегчить своему народу пользование данным от Бога источником света и истинной жизни, заключающимся в Священном Писании. Для достижения этого, в его царствование печатаемы были различные книги Священного Писания с толкованиями и различными пособиями к правильному разумению истин веры и нравственности (Евангелие толковое, Новый Завет с толкованием и др.) и некоторые издавались в таком небольшом объеме, который давал возможность иметь их постоянно при себе, (наприм., Псалтирь в 24-ю долю листа. См. об этом Н. Астафьева, Опыт истории Библии в России. 1892 г., стр. 111 и дал.). С этой целью Государь поощрял занятия (пастора Глюка) переводом Нового Завета на современный русский язык, признавая весьма полезным то, чтобы «превосходнейшую из всех книг», как он называл Библию (там же, 114), русский народ имел на родном своем языке. Чтобы более расположить образованных людей к чтению Св. Писания и вместе к изучению голландского языка, знание которого считал он весьма полезным, по его повелению предпринято было роскошное издание Евангелий на этом языке и славянском, оставшееся однако неоконченным.

Вместе с этим Петр Великий заботился и об усовершенствовании славянского текста Библии и для этого в 1712 году дан был указ, которым повелевалось сверить первопечатную Библию с греческим переводом 70-ти «и со оным во всем согласити непременно»; исполнителями же этого назначались образованнейшие богословы того времени: архимандрит Феофилакт Лопатинский и иеромонах Софроний Лихуд с другими помощниками, а руководственное наблюдение за их работой и решение недоумений поручено было местоблюстителю патриаршего престола — знаменитому Рязанскому митрополиту Стефану (Яворскому). Труд исправителей славянской Библии или собственно — ветхозаветных книг продолжался семь лет («Описание» I, 166—167; Описание документов и дел, хранящихся в архиве Св. Синода, т. Ш, стр. 33) и совершен был с большой тщательностью: прежний славянский перевод всех ветхозаветных канонических книг, кроме Псалтири, сличен был главным образом с греческим текстом 70-ти; только некоторые из неканонических (Товита, Иудифь), первоначально переведенные с латинской Библии, с нею же были и сличаемы; исправлен был грамматический строй славянской речи; указаны все более важные отступления славянского перевода от греческого; введено разделение глав на стихи и изменено начало некоторых глав согласно с тем, как принято в других изданиях; в местах, трудных для достижения ясного перевода с греческого исправители прилагали на полях рукописи перевод с латинской Библии или еврейского текста, а по местам с халдейского, арабского, сирского и самаританского переводов. Сверх того главам большей части ветхозаветных книг даны были заглавия, заимствованные впрочем из латинской Библии, и сделаны или предположены объяснения еврейских и других слов, оставленных без перевода, отчасти с указанием на источники сообщаемых сведений («Описание» I, 165—175). Для усовершения славянского перевода ветхозаветных книг петровские исправители сделали словом очень многое, особенно при тех незначительных книжных пособиях, какими они располагали: по свидетельству одного из помощников их, кроме Полиглотты в 6 томах (разумеется Лондонское издание Вальтона 1657 г.), под руками справщиков были еще только «две книги Библии на греко-латинском диалекте, да лексикон Епифаниев письменный греко-славяно-латинский» (Описание документов, III, 29). Какие именно разумеются здесь издания под двумя греко-латинскими Библиями, остается невыясненным в точности; может быть, под одной из них разумеется Парижское издание греческого перевода 70-ти с латинским переводом, сделанное в 1628 г. Морином, в котором впервые греческий текст разделен на стихи (С. Tischendorf, Vetus Testam. graece, т. I, 1875, p. L.), а под другой — Альдинская Библия, на которую делаются прямые ссылки у петровских исправителей («Описание», I, 170), хотя эта Библия издана без латинского перевода. Во всяком случае количество пособий у этих исправителей было очень ограничено: они не пользовались даже Комплютенской Полиглоттой (там же, стр. 177). И при всем том пересмотр славянского перевода ветхозаветных книг произведен, был ими с такой осмотрительностью и основательностью, что «исправители Елизаветинского времени приняли почти все прежние исправления 1714—1720 г.» (там же, 177).

Когда пересмотр был окончен и переписанная рукопись, состоящая из 8 томов, была представлена исправителями вероятно митр. Стефану, как главному руководителю дела, а последним — Государю, то последовало (5 февраля 1724 г.) Высочайшее повеление о напечатании ново-исправленной Библии, но с тем, чтобы прежние речения, соответствующие ново-исправленным, неопустительно были напечатаны, параллельно с последними, на полях печатных страниц, а затем в том же году (от 7 сентября) — дополнительное повеление о том, чтобы произведено было сличение славянской Псалтири с греческой и объяснены были отступления первой от последней также на полях, в виде примечаний (Описание документов, т. III, стр. ХLVII). Исполнение того и другого дела возложено было на прежних исправителей. В то время, когда они занимались окончательным пересмотром своего труда, Св. Синод затребовал от своей Московской типографии образцы букв для представления их Государю. Но когда все было готово для напечатания новоисправленной Библии, великого преобразователя постигла (в конце 1724 г.) тяжкая болезнь, сведшая его в могилу. Дело нового издания Библии остановилось и, как потом оказалось, на немалое время.

Хотя Екатерина I заботилась об этом важном издании и делала соответствующие распоряжения, повелевая Св. Синоду рассмотреть новоисправленную Библию «обще с теми, которые ее выправливали» (там же, стр. 32), тем не менее дело оставалось без движения в продолжение 10 лет до 1735 г., когда оно поднято было первоприсутствующим членом Св. Синода архиепископом Феофаном (преосвящ. Феофилакт в этом году привлечен был к уголовной ответственности и вытребован в Петербург для допросов; см. Православное Обозрение, 1862 г., февраль). Причина замедления в издании Библии, которое было так необходимо, что трудно стало и купить эту священную книгу, с некоторой вероятностью может быть усматриваема в том, что архиеп. Феофан, имевший, как известно, по кончине Петра Великого преобладающее влияние на дела церковного управления, неблагоприятно относился к новоисправленному переводу Библии вследствие, нужно думать, своего недовольства самым переводом, как несвободным от недосмотров, и нечуждым, между прочим, справок с латинской Библией, на которую он переносил свою нетерпимость к католичеству, а отчасти, может быть, и под влиянием своего раздражения против главного его исполнителя — преосвящен. Феофилакта (История русской Церкви Филарета, архиеп. Черниговского, 1895 г., стр. 732). По крайней мере первое по этому делу заявление Феофана Св. Синоду было направлено к возможному устранению того, что сделано петровскими справщиками: в синодальном заседании он передал словесное повеление Петра Великого о том, чтобы текст Библии печатан был «по прежнему непременно, а переправки по полям были печатаны» для предотвращения народных нареканий и волнений (Описание докум... III, 34, XLVII). Синод согласился с этим заявлением и сделал в этом смысле представление Государыне (Анне Иоанновне), удостоившееся утверждения. Одновременно с этим Св. Синодом приняты были все меры к скорейшему изданию Библии: пересмотр имеющего быть напечатанными согласно с новым постановлением, текста Библии поручен синодальному члену архим. Амвросию с другими помощниками; при этом предписано те места, которые были исправлены («погрешительныя речи», по выражению синодального определения), печатать в тексте по прежнему, а сделанные исправления сносить вниз, под строку и печатать их мелкими буквами, в виде примечаний [В синодальном докладе Императрице вместо этого сказано: «переправки по полям бы печатано»... Описание документов,.. т. Ш, Приложения, стр. IX.]. Печатание положено производить в Петербурге, для чего из Московской синодальной типографии затребованы как справщики, так и принадлежности для печатания вместе с материалами. Помещение для типографии предложил Феофан на своем подворье для лучшего наблюдения за ходом дела (там же, 34—42). И опять, когда все было приготовлено для печатания Библии, оно было остановлено (15 апр. 1736; г.), по распоряжению Феофана. Причина этой остановки не объяснена в распоряжении (там же, стр. 43), но заключается, по всей вероятности, в тех затруднениях, какие представляло для справщиков исполнение нового синодального постановления о печатании Библии. Этим постановлением совершенно изменялся план нового издания Библии; все, сделанное петровскими исправителями, должно было получить новую форму, которой при этом не давалось. Вместо этого даны были только общие и не вполне определенные указания, из которых одним требовалось поправленные речения печатать на полях печатных листов, а другим — под строкою. Эти недоумения и некоторые другие, более частные, и выражены справщиками в донесений Св. Синоду вместе с просьбой о том, чтобы им преподаны были руководственные правила относительно печатания Библии. Основанием для синодального ответа на это прошение послужило мнение первоприсутствующего, принятое и утвержденное Синодом за исключением одной частности. Мнение преосв. Феофана имело не столько положительный, сколько критический характер по отношению к труду петровских справщиков и не разрешало всех недоумений их. Из него они узнали, что поправкам, сделанным в предшествующее время, нельзя очень доверять («могли они, говорится, задремать и памятью погрешить»), а нужно их сносить с греческим текстом, для чего достаточным признавалось двух часов в неделю, — узнали, что все речения, заимствованны исправителями из других, кроме 70-ти, переводов, равно как из латинской Библии («и на Вульгат не смотреть») следует исключать, — что на полях нужно печатать только указанный прежними исправителями разности славянского перевода от греческого — 70-ти и от еврейской «подлинной Библии», «в заглавиях, началах и концах глав», — а внизу, под текстом, печатать исправления, сделанные в славянском печатном тексте, который должен перепечатываться без всяких изменений, — узнали наконец, что главным наблюдателем за печатанием Библии определен Александроневский архимандрит Стефан (Описание документов... стр. ХХIII—ХХVI). А главное затруднение к успешному ходу дела оставалось и после этих разъяснений в полной силе: готового к типографскому набору текста примечаний не было; его нужно было вновь составить, а для этого требовалось переработать то, что сделано было доселе, — требовалось — выбрать из труда прежних исправителей то, что должно было войти в примечания подстрочный, и — на полях, сверить это с греческим и отчасти еврейским текстом и таким путем составить рукописный текст двояких примечаний. Для всего этого нужно было немалое время и опытные люди, и делать это нужно было заблаговременно, а не тогда, когда производилось печатание. При составлении примечаний неминуемо должны были возникнуть новые затруднения в виду множества таких примечаний и трудности — пользования ими, равно как и относительно значения их в деле уразумения Слова Божия. Достаточно было сравнить только несколько глав прежней печатной Библии с новоисправленной для того, чтобы предугадать то, какое множество будет подстрочных особенно замечаний, и представить себе, какой странный вид получит Библия и как трудно будет читателям пользоваться такими примечаниями. При мысли о последних должен был возникнуть вопрос и о том, что читателю Библии признавать более правильным, то ли, что напечатано в тексте, или — то, что под текстом; если верно первое, то примечания могли только смущать; а если, напротив, более точно или ясно второе, то почему в тексте напечатаны речения, менее точные и ясные? На все это не обратил надлежащего внимания преосвященный Феофан, одаренный быстрым и проницательным умом. Поддавшись действию сильных своих страстей, он устранил от святого дела главного из петровских справщиков — преосвященного Феофилакта и всячески старался унизить его неоконченный труд, а сам ничего не сделал положительного в этом деле, не смотря на свои великие дарования и высокое иерархическое положение, и только оставил печальную страницу в истории нашей Библии. Он скончался (8 сентября 1736 г.) прежде, чем приступлено было к ее печатанию.

Нецелесообразность предначертаний о новом издании Библии, явившихся после кончины великого преобразователя России, самым делом со всею ясностью обнаружилась при начавшемся в конце 1736 г., печатании, которое производилось в Александро-Невском монастыре, куда переведена была, по смерти преосвящ. Феофана, типография. Как пересмотр («свидетельствование», по тогдашнему выражению) того, что надлежало печатать, так и самый набор производились, по донесению главного наблюдателя —  архимандрита Стефана, «весьма трудно, непорядочно и необычно» (Описание документов... стр. XXVII—XXX): набор производился не с готового оригинала, а с черновых записей, содержание которых нужно было затем поверять. Эта поверка, которую производил главный наблюдатель, требовала, по его словам, продолжительного времени, а не двух часов в неделю, вследствие чего происходило большое и убыточное замедление в работе; она представляла большие затруднения по многочисленности сделанных прежними исправителями поправок, из которых каждая требовала справок с греческой особенно Библией и внимательного рассмотрения. В частности архим. Стефан указывал в донесении Св. Синоду на то, что некоторые из поправленных прежними исправителями речений оказываются несходными с греческим переводом 70-ти, и недоумевал о том, что делать с подобными речениями, печатать ли их под текстом, или представлять Св. Синоду на благоусмотрение. В ответ на это последовавший указ Св. Синода разрешал выраженные недоумения расширением прав о. архимандрита при печатании Библии, но не облегчал возложенных на него обязанностей (там же, стр. ХХХIV— XXXV).

Между тем как печатание, хотя медленно, продвигалось вперед, в июне 1738 г. встретилось новое, неожиданное затруднение. Оно состояло в том, что, когда стали приготовлять к печати кн. Товита, то оказалось, что перевод ее, как и следующих — Иудифь и 3-й Ездры, сделан с Вульгаты, почему во многих местах с греческим не сходен, по Вульгате же он правлен был и петровскими исправителями. Так как по высочайшим повелениям текст нового издания Библии должен быть согласован с греческим переводом, то следовательно кн. Товита и другие нужно было вновь перевести с греческого. При исполнении этого, помимо опасений — возбудить новым, отличным от печатного, переводом народные нарекания, возникало другое недоумение: какой греческий текст следует признать подлинным переводом 70-ти? Следует ли считать таковым какой-либо из древних рукописных списков, или одно из печатных изданий, и какой же именно или какое? Или — не следует ли в этом отношении поступить так, чтобы одно, согласующееся со старым славянским переводом, брать из одного греческого списка или издания, а другое — из другого? (там же, стр. XXXV—XLII).

Входя с таким докладом в Св. Синод, архим. Стефан ставил самый важный, основной вопрос, с решения которого должно было начаться издание славянской Библии исключительно на основании перевода 70-ти, но решение которого представляет и в настоящее время крайние трудности, если при этом устраняются все пособия со стороны еврейского текста и других древних переводов.

Для составления Синодального определения по этому вопросу положено было собрать сведения о том, какими Библиями и на каких языках пользовались петровские исправители; за справками обращались и к преосвящ. Феофилакту, который был тогда в живых, но находился в заключении; обстоятельных сведений ни откуда не было однако получено и вопрос остался без ответа, а вместе с этим остановилось и печатание Библии, так как главный наблюдатель находил «опасным» продолжать это дело без синодального постановления.

Не получая разъяснения недоумений и сожалея об остановке в печатании столь необходимой книги, Стефан, в это время епископ Псковский, представит в Св. Синод новый доклад относительно дальнейшего исправления и печатания Библии. В нем он предлагал переводить книги Товита и другие ей подобные «из греческаго общеупотребляемаго перевода» и, разделив печатную страницу на два столбца, в одном печатать новый перевод, а в другом — старый без перемен, но с приведением внизу текста новоисправленных речений. Такой же способ предлагал он и для печатания всей Библии, с исключением заглавий и разночтений из греческих списков, так как то и другое слишком увеличивало бы большой и без того объем издания, а разночтения кроме того могут возбудить в простых людях такое недоумение: «Бог весть чему и верить сеголь или онаго держаться». В случае принятия такого плана, он предлагал — все доселе напечатанное (из Библии) оставить без употребления и дело печатания начать сызнова, наперед приготовив к печатанию библейский текст и начисто его переписав. Это мнение было принято и основанный на нем синодальный доклад получил (22 сентября 1740 г.) Высочайшее утверждение (там же. стр. 50—53; LII—LYI). Так печально окончилось выполнение Феофановского плана: пятнадцатилетние усилия пропали даром.

Для выполнения нового плана положено было (14 января 1741 г.) перенести печатание Библии в Москву, а приготовление к этому библейского текста — поручить архим. Фаддею (Кокуйловичу) и префекту славяно-греко-латинской школы, иеромонаху Кириллу (Флоринскому). Новые справщики в течение одного с небольшим года выполнили свой труд и (в сентябре 1742 г.) представили его в законченном виде в Св. Синод вместе с замечальным донесением. В нем они дали обстоятельное объяснение относительно пособий, которыми пользовались. Как на важнейшее пособие и они указывают на Полиглотту Вальтона; из находящихся в ней видов греческого текста 70-ти они пользовались главным образом чтениями Александрийского списка, а отчасти — чтениями Комплютенской Полиглотты. Основание для такого выбора они указывают в том, что старая славянская Библия переведена с Александрийского списка, который, по их наблюдению, ближе к еврейскому тексту, чем «Ватиканская Библия» (т. е., так называемая Сикстинская, 1587 г.), почему, говорят они, и прежние исправители преимущественно пользовались также Александрийским списком и только некоторые недостающие в нем места восполняли из Комплютенского издания. Что касается Ватиканской Библии, то ей почти не пользовались они, во-первых, потому, что в ней много пропусков сравнительно с славянским текстом, из которого, при следовании этой Библии, приходилось бы многое исключить, и, во-вторых, потому, что Ватиканская Библия имеет много пропусков и сравнительно с еврейским текстом (указываются пропуски в 1 и 2 кн. Царств, 1-й кн. Паралипоменон и др.), а между тем все недостающие в этой Библии места находятся в старой славянской Библии и чтение их оказывается согласны м с еврейским текстом («истинствуют с еврейскою»; см. там же, стр. LI— LVI). Таким образом поставленный прежде вопрос о подлиннике для славянского перевода ветхозаветных книг решен этими исправителями в пользу Александрийского списка, насколько они были знакомы с ним по чтениям его в издании Вальтона; этому списку отдано ими преимущество, как в виду согласия с ним старой славянской Библии, так и в виду ближайшего его сходства с еврейским текстом («ради близшей силы с еврейской»), который следовательно принимался во внимание, как весьма важный свидетель в деле библейского текста.

Пересмотр вновь исправленной Библии Св. Синод производил сам, сначала в Петербурге, куда вызваны были из Московской Синодальной типографии справщики и писцы вместе с необходимыми пособиями, а затем — в Москве, куда (в январе 1744 г.) переехал Синод в виду предстоящей коронации. Здесь вследствие особого Высочайшего повеления, это дело производилось членами Синода с особенным усердием и неопустительностью каждый день (кроме праздничных); для этого большинство синодальных членов освобождено было от рассмотрения текущих дел; разрешено было даже пригласить способных к этому других ученых людей духовного чина. Занятия участвовавших в исправлении Библии велено было записывать в особый журнал, с означением времени приезда и отъезда. При всем этом дело подвигалось медленно: с октября до мая (1744 г.) прочитано только Пятикнижие Моисея. Причина медленности заключалась не столько в том, что некоторые (наприм., архим. Симон Тодорский, знаменитый наш семитист ХVIII в.. знавший, кроме классических и; новых языков, еврейский, сирский и арабский) были увольняемы от этих занятий, сколько — в трудностях самого дела. При сличении печатной славянской Библии с греческим текстом 70-ти оказалось не исполнимым в полной мере то, на чем доселе так настаивали и за несоблюдение чего порицали петровских исправителей, — разумеется исключительное исправление славянской Библии на оснований одного греческого текста 70-ти. Участвовавшие в пересмотре члены Св. Синода сами убедились в том, что один греческий перевод недостаточен для этого («оная греческая (Библия), говорится в докладе Св. Синода Государыне, против прежней на словенском языке напечатанной находится недовольна»), так как в ней не находится некоторых речений, читаемых в славянской Библии; почему оказывалось необходимым, в дополнение к греческому тексту, обращаться к еврейскому, сирскому, и другим, с которыми согласуется в некоторых местах славянская Библия. Не считая себя в праве, вопреки Высочайшим повелениям, пользоваться другими, кроме 70-ти, библейскими текстами, Св. Синод входил к Государыне с особым докладом об этом; какое на него последовало решение, остается неизвестным. Между тем пересмотр Библии продолжался, но подвигался вперед еще медленнее вследствие, между прочим, оказавшейся необходимости отделить один из дней недели для общего присутствия в Св. Синоде по накопившимся текущим делам. Затем, когда большинство синодальных членов (в декабре 1744 г.) переехало в Петербург, пересмотр Библии продолжали только Московские архиеп. Иосиф и архим. Иларион Григоровичи, по смерти же первого — один последний; в помощь ему назначен был (2 августа 1745 г.) учитель Московской Академии, знаток греческого языка, иером. Иаков Блонницкий.

Задача этой обновленной комиссии состояла в том, чтобы сличить исправленную под руководством Рязанского митрополита Стефана Библию с первопечатной и затем речения, которые окажутся в первой несходными с последней, сличить с греческим текстом; при этом, если в какой-либо греческой Библии 70-ти переводчиков найдены будут речения, соответствующие исправленным, то оные оставлять в полной силе, как надлежащие, а если исправленные речения будут несходны ни с прежней славянской, ни с греческой Библией, то об этом обстоятельно представлять Св. Синоду. Согласно с такими указаниями названные исправители или «читатели», как они называются в документах, вскоре после начала своих занятий (с 21 августа 1745 г.) стали обращаться в Св. Синод за разрешением своих недоумений относительно отдельных мест, заглавий, разделения глав на стихи и т. п. В тоже время Св. Синоду объявлено было Высочайшее повеление, вызванное очевидно медленностью, с какой велось дело. Государыня выразила желание, чтобы издана была в этом же году «конечно» Библия, исправленная преосв. Феофилактом, а если это исправление признается недостаточным, то Св. Синод объяснил бы, в чем последнее усматривается. Во всеподданнейшем своем докладе Св. Синод объяснил причины, по которым Феофилактовская Библия не может быть напечатана без нового пересмотра, а в тоже время принял со своей стороны меры к успешнейшему ведению дела. Задачу исправителей он ограничил в том отношении, что они должны были обращать главным образом свое внимание на те разности между печатной Библией и исправленной, в которых неодинаково передан смысл библейского текста или замечаются искажения текста, противные догматам православной церкви и благоприятные учению инославных исповеданий, или раскольников, или наконец — не надлежащие вставки в текст; все места этого рода справщики должны были сличать с греческими библиями и с выражением своего мнения представлять об оных Св. Синоду. Вместе с этим, для ускорения сношения со справщиками, последние переведены из Москвы в Петербург, где они, к концу 1746 г., закончили свой труд, в продолжение которого многократно делали представления Синоду относительно мест, возбуждавших те или другие недоумения. Эти представления возбудили в свою очередь также недоумения; в их содержании странным особенно оказывалось то заявление справщиков, что в Феофилактовской Библии находится много мест, несходных ни со старой печатной Библией, ни с греческими кодексами. Это заявление объяснено было, нужно думать, в Синоде именно недостаточностью сделанных этими «читателями» справок с различными греческими кодексами, вследствие чего и поручено было им — сравнить старый печатный и исправленный славянский текст с сделанными в прежнее время, вероятно при вышеназванном архим. Стефане, выписками из разных греческих кодексов; при этом даны были указания и относительно того, как они должны были поступать в различных случаях несходства между сравниваемыми текстами. Согласно с этим, справщики приступили к новому пересмотру сделанного ими, но не довели этого до конца, так как архим. Иларион подал прошение об увольнении его от возложенной обязанности, указывая на крайнее свое утомление в продолжение трехгодичных занятий и на свое незнание греческого языка. Он был уволен, а на его место вызваны были (21-го января 1747 г.) два наставника Киевской Духовной Академии, иеромонахи: Варлаам Лящевский, бывший прежде учителем греческого и еврейского языка, а в то время префект и учитель богословия, и Гедеон Слонимский, учитель философии. Эти достопамятные ученые, сначала вместе с Иаковом Блонницким (по 13 мая 1748 г. [Сведение (в Описании документов, т. III, 78, и в «Церковных Ведомостях» 1900 г., № 30, стр. 1185), что «донесение от 29 февр. 1748 есть последнее, подписанное Блонницким», не точно, как мы убедились лично из рассмотрения документов Синодального архива. Донесение 13 мая 1748 г. подписано Блонницким; на донесении 10 июня и далее нет его подписей. Подписывался Блонницкий после Лящевского и Слонимского; подписи последнего есть на всех донесениях Св. Синоду]) привели, с Божией помощью, к благословенному концу святое и трудное дело исправленного издания славянской Библии, которым доселе мы пользуемся.

Пред началом своих занятий справщики снабжены были от Св. Синода руководственными правилами, определявшими их задачу и способ ее выполнения, равно как — и пособиями к этому. Задача, указанная им в синодальных определениях (см. Описание документов, III, стр. 81—83 и Предисловие к Елизаветинской Библии 1751 г., л. 11—12), состояло в том, чтобы они сличили старую печатную Библию и исправленную (при Рязанском митрополите Стефане) с различными изданиями греческого перевода 70-ти или «с многими греческими 70-ти толковников библейными составами» (по Предисловию). При выполнении этой задачи они должны были оставлять без изменения те сделанные прежде исправления, которые касались орфографии, грамматического строя речи, и не изменяли смысла библейского текста сравнительно с печатной Библией. А если окажутся в последней и исправленной Библии такие разности, при которых изменяется самый смысл текста, состав стихов, порядок последних или глав, то места этого рода должны тщательно сличать с различными греческими изданиями, разыскивая при этом, на основании каких из этих изданий или списков сделаны исправления и точно ли сделаны, и затем — представлять о подобных разностях Св. Синоду вместе с указанием греческих списков и выражением собственного «основательнаго» мнения о том, «как чему быть должно». Также предписано поступать и относительно мест «с переводом темным или совсем несогласным с греческими списками», равно как и мест первопечатной Библии, которые преосв. Феофилактом оставлены без исправления, но которые не сходны с греческими кодексами. При представлении вновь исправленного славянского текста свящ. книг справщики должны были письменно засвидетельствовать, «что в тех книгах святой православно-восточной церкви нашей догматом и самой истине никакой противности не имеется, но во всем с греческим, хотя киим либо единым, кодексом согласны».

Для выполнения указанной задачи последние исправители имели гораздо большее количество пособий, чем их предшественники. У них были, можно сказать, все лучшие издания перевода 70-ти, какими располагал в половине XVIII в. христианский мир. Кроме вышеназванных Полиглотт: Комплютенской, Лондонской и Альдинской Библии, они имели: 1) издание Ламберта Бос, заключающее вместе с греческим текстом Сикстинской Библии, самый полный в то время свод разночтений из древних переводов ветхозаветных книг, списков и отчасти толкований (схолий); 2) издание, под тем же заглавием Брейтингера (Tiguri, 1730— 1732 г.), представляющее воспроизведение сделанного Эрнестом Грабэ издания Александрийского списка, с разночтениями из других списков; 3) Лейпцигское издание Сикстинского текста, сделанное Рейнекцием (Lipsiae, 1730); 4) Евреолатинскую Библию; 5) Ветхий Завет по 70-ти в латинском переводе Фламиния Нобилия, с примечаниями и схолиями (Romae, 1588); 6) Synopsis criticorum aliorumque scripturae sacrae interpretum, ed. Matthias Polus (имевший несколько изданий в XVII в.); 7) две древние рукописные Библии на греческом языке, из которых одна без означения глав и стихов, писанная частью на пергамене, частью на бумаге; 8) две рукописные книги Притчей на греческом языке. Имели они равным образом и все труды своих предшественников по исправлению Библии, которые были без сомнения им полезны особенно труд Феофилакта, которым они много пользовались, равно как — Творения Отцов Церкви, на которые делаются многократные ссылки в самом предисловии к Елизаветинской Библии, а также — Симфонии на Псалтирь и 14 Посланий апостола Павла и др. [см. ст. И. А. Чистовича: Исправление текста славянской Библии пред изданием 1751 г. в Правосл. Обозрении 1860 г., т. II, 50—54 (сделанные здесь библиографические указания нами только пояснены) и Описание документов, т. III, 79—80].

Достаточное количество пособий было без сомнения одним из важных условий успешного выполнения последними исправителями славянской Библии поставленной им задачи. Она состояла, как видно отчасти из вышеприведенных синодальных указаний справщикам, вообще в том, чтобы поверить с греческим переводом 70-ти печатный славянский текст Библии и исправленный Феофилактом, и путем этого сравнения составить из того и другого один цельный текст, тщательно проверенный и согласованный с переводом 70-ти (прежнее намерение — совместно издать текст печатной Библии и рядом с ним исправленный было уже оставлено). Чем больше было у справщиков изданий, сделанных на основании различных списков перевода 70-ти, тем более понятно расширялись средства для выполнения задачи и тем реже могли встретиться недоумения, какие испытывали предшествующее исправители, не находя в бывших у них изданиях речений, соответствующих славянскому переводу. Правда, и последние исправители не были свободны от затруднений относительно того, принять ли для известного места один из двух бывших славянских переводов или заменить их новым переводом; недоумений этого рода было даже так много, что из представлений Св. Синоду об их разрешении составились два больших тома, из которых первый — на Ветхий Завет —  в двух частях (см. Описание документов т. III, 85). Эти донесения, в которых справщики вместе с приведением разностей в существующих славянских переводах излагают основания для избрания одного из них или представляемого нового перевода, и которые, к глубокому сожалению [ Глубокое сожаление вызывается тем, что приведенный в донесениях основания для славянского перевода известных мест Библии могут служить весьма полезным средством к уразумению славянского перевода, и это весьма важное пособие, не смотря на скудость у нас толкований на Священное Писание, остается необнародованным], остаются неизданными, не смотря на несомненную их пользу для изучающих и читающих славянскую Библию, показывают однако, что исправители всегда располагали достаточными средствами для обоснованного выбора наиболее сообразного славянского перевода и нуждались только в его утверждении со стороны церковного правительства.

Приводимые в донесениях основания для такого, а не иного перевода отдельных мест Библии, показывают также, что последним справщикам главным образом были известны и ими использованы следующие тексты или издания греческого перевода 70-ти: Ватиканский, Александрийский, Комплютенский, Альдинский и Оксфордский (codex Oxoniensis); ссылки на другие тексты, например на сп. Барберинов (codex cardinalis Barber ini), называемый у них «Варварин», делаются очень редко. Из названных текстов особенно высоко ценили эти справщики, подобно своим предшественникам, текст по Александрийскому списку, насколько он известен был им по изданию Грабэ (более точного воспроизведения Александрийского списка тогда не было); они называли его «паче иных достовернейшим» (предисловие к Елизаветинской Библии, л. 18); в нем они находили всего более речений, соответствующих славянскому тексту и им всего более пользовались для исправления последнего. После Александрийского — чаще всего делаются ссылки на греческий текст Комплютенской Полиглотты, как наиболее соответствующий славянскому. Пользуясь этими двумя текстами, они приводят например в надлежащий порядок прежний славянский перевод 3-й книги Царств, который представлял много неупорядоченности (или «помешательства», по выражению предисловия) вследствие перенесения стихов из одной главы в другую, повторений и прибавлений. И перевод отдельных мест делается часто на основании этих двух списков, например в 1 Цар. 13, 1, существующей славянский перевод (сын единаго лета Саул...) вместо прежнего (по дву же летех царства своего...) сделан на основании Александрийского и Комплютенского текстов (Архив Св. Синода. Дело о напечатании новоисправленной славянской Библии, т. IV, 1, л. 126). Высокое значение названных двух текстов не было однако исключительным в глазах справщиков, подрывавшим совершенно доверие к свидетельствам других текстов, как это видно из иных мест, где они обосновывают свой перевод ссылками на Ватиканский, кроме Александрийского, текст, наприм., относительно исключения в Суд. 1, 36, слов: «Идумеос свыше», читавшихся в первопечатной Московской Библии (там же, л. 162). В некоторых местах они основывают свой перевод на чтении одного списка, даже не из числа вышеназванных, например в Зах. 12, 11, перевод: плачевопльствие Ададримона на поли Магедоне принят, «понеже хотя в греческих кодексах отменно стоит, однако есть некакий кодекс варварин, в котором так сие место стоит, как в правленой» (там же, т. IV, 2, л. 559), т. е., в Библии, исправленной Феофилактом. Причина согласия справщиков то с одними греческими текстами, то с другими, заключается в том, что они, при своих справках с греческими текстами, принимали во вынимание самый смысл или «сенс», по их выражению, библейского текста, например в Исаии 1, 6, прежний перевод не был принят, «понеже то противно сенсу» (там же, л. 97); при этом перевод, требуемый смыслом текста, они подтверждали ссылкой на толкование Евсевия, на паримийное чтение и Комплютенский текст, в которых пред словами: струп, язва, рана не читается частица ни. В местах трудных, неодинаково читавшихся в изданиях греческого перевода, исправители основывали свой перевод на толкованиях отцов и учителей церкви и новозаветном тексте, например в Иова 19, 25, прежний печатный и исправленный текст заменен новым, читаемым ныне в славянской Библии, главным образом на основании отеческих толкований этого места; в Исаии 42, 1, справщики предложили перевод: «Се Отрок Мой, его же изволих, возлюбленный Мой...» на основании евангельского текста (Мф. 12, 18) и — толкования Евсевия, «как Фламиний и Ламберт в нотатах показують, что сии имена — Иаков и Исраиль — под обелиском стоят, понеже ниже в еврейском имеется» (там же, т. I, 2. л. 147). С этим последним переводом Св. Синод не согласился однако и велел оставить прежний перевод, согласный с греческим. И относительно других мест Синод не всегда утверждал перевод, предложенный справщиками, как скоро он отклонялся от греческого текста. В местах, особенно трудных для перевода с греческого, справщики обращались и к еврейскому тексту (Предисловие... л. 12), на который делаются иногда ими ссылки вслед за греческими списками при обосновании славянского перевода; следствием сличения с этим текстом служат не редкие пояснительные примечания к отдельным речениям славянской Библии, например, к словам: Той твою блюсти будет главу замечено: «евр. сотрет», или к слову: внутреннейших в Иов. 28, 18, замечено: «евр. маргарит» и мн. др. (Примеры других исправлений приведены, хотя и не всегда точно, в Прав. Обозрении 1860 г., т. II, стр. 55-70).

Исправители трудились над порученным им великим делом около трех с половиной лет (с конца 1747 г. по 22 мая 1751 г.) и сличили славянский перевод всех книг Ветхого и Нового Завета с греческим текстом; самыя же исправления славянского текста сделали только в ветхозаветных книгах, за исключением Псалтири. Прежний славянский перевод этой священной книги оставлен без изменения на основании вышеуказанного повеления Петра Великого, хотя справщики нашли «многия несходства» славянского перевода с греческим, вследствие чего некоторые из прежних славянских речений исправлены были ими на основании греческого текста, но напечатаны не наряду, а на поле, в виде примечаний; основания для таких исправлений указаны в предисловии к Елизаветинской Библии. Недостаточность сделанного для усовершенствования славянского текста Псалтири, исправители вполне сознавали, но вместе с тем указывали в своем донесении Св. Синоду на невозможность сделать больше при руководстве одним переводом 70-ти, «понеже оных мест» (т. е. неясных в славянском тексте и «во всех кодексах 70-ти») лучше исправить невозможно, разве из еврейского» (Архив Св. Синода. Дело о напечатании новоисправленной славянской Библии; т. IV, 2, стр. 11). В новозаветных книгах все исправления, сделанные при сверке славянского текста «с греческими множайшими и различными свидетельствованными составами», не внесены в самый текст, а напечатаны в виде примечаний; речения излишние в славянском, против греческого поставлены в скобках; в самом тексте сделаны только грамматические исправления.

Важнейшие свои исправления в ветхозаветных книгах сами исправители разделили на три разряда: 1) на исправления текста в собственном смысле, состоящие в новой, более близкой и точной передаче греческого подлинника; 2) — дополнения, состоящие в переводе с греческого недостававших отдельных речений или стихов; и 3) — исключения излишних против греческого речений, стихов или отделов. Не во всех ветхоз. книгах сделаны все эти три вида исправлений; в книге Бытия, например, сделаны только исправления и дополнения; в Исход только дополнения и т. п. (См. предисловие к Елизаветинской  Библии, л. 14 и дал.). Приблизительный подсчет всех трех видов исправлений, сделанный в «Описании» (т. I, 177— 179), показывает, что значительное большинство их, с некоторыми по местам изменениями, заимствовано от петровских исправителей.

Елизаветинская Библия вышла в свет 18 декабря 1751 г. Экземпляры первого издания (1200 экз.) разошлись чрезвычайно быстро. Для второго издания произведен был новый пересмотр текста прежними справщиками — иером. Гедеоном Слонимским и Варлаамом Лящевским — уже архимандритом и членом Св. Синода. Второе издание вышло в 1756 г. с нарочно приготовленными, по планам справщиков, художественными заставками при начале каждой библейской книги, сверх двух рисунков на заглавном листе, бывших в первом издании. В первых изданиях Библии печатались, кроме обширного предисловия, «Соборник 12 месяцей» и «каталог собственных еврейских, греческих, и несобственных, без перевода во всей Библии оставленных, имен, по алфавиту собранных и истолкованных», ныне не печатающиеся. Текст Елизаветинской Библии без изменений употребляется и в настоящее время.

IV

Перевод Библии на русский язык

Изданная после тридцативосьмилетних трудов образованнейших наших богословов ХVIII в. славянская Библия была без сомнения удовлетворением насущной потребности сынов нашей православной церкви, но не полным. Вследствие совершившегося в течение времени большого уклонения русского языка от славянского, текст славянской Библии перестал быть столь же понятным, как семь веков тому назад. В виду этого неизбежно должна была пробудиться потребность в переводе Библии на общеупотребительный русский язык. По указаниям истории, эта потребность действительно пробудилась еще в XVI в., как показывают опыты переводов Четвероевангелия на западнорусский язык Пересопницким архимандритом Григорием и — всей Библии — Скориною; в ХVIII в. опыт перевода Псалтири с еврейского и Нового Завета с греческого на русский язык решался сделать святитель Тихон Задонский (Филарета, арх. Чернигов. История рус. церкви. 1895 г. стр. 721). В самом начале XIX в. сознание этой потребности пробудилось с новой силой. Высоким носителем и выразителем этого сознания был Император Александр Благословенный. Он, по свидетельству близких к нему лиц, благоговел пред священнейшей из книг и, начиная с 1812 г. до конца своей жизни, неопустительно каждый день читал Слово Божие [Вот как новейший историк царствования Александра Благословенного изображает начало этих чтений. «Гибель Москвы (в 1812 г.) потрясла его (Имп. Александра) до глубины души; он ни в чем не находил утешения и признавался товарищу своей молодости, князю А. Н. Голицыну, что ничто не могло рассеять его мрачных мыслей. Князь Голицын, самый легкомысленный и блестящий из царедворцев, незадолго перед тем остепенился и стал читать Библию с ревностью человека, обратившегося на путь истины. Робко предложил он Александру почерпнуть утешение из того же источника. Государь ничего не ответил, но через несколько времени, придя к императрице, спросил, не может ли она дать ему почитать Библию. Императрица очень удивилась этой неожиданной просьбе и отдала ему свою Библию. Государь ушел к себе, принялся читать и почувствовал себя перенесенным в новый для него круг понятий. Он стал подчеркивать карандашом все те места, которые мог применить к своему собственному положению, и, когда вновь перечитывал их, ему казалось, что какой-то дружеский голос придавал ему бодрости и рассевал его заблуждения. Пожар Москвы осветил мою душу, признавался впоследствии император Александр прусскому епископу Эйлерту, и наполнил мое сердце теплотой веры, какой я не ощущал до тех пор. Тогда я познал Бога». («Император Александр I Его жизнь и царствование». Н. К. Шилдера. 1897 г., т. третий, стр. 116—117. О том же с некоторыми другими подробностями см. в «Русском Архиве» 1886 г., кн. 5: «Рассказы князя А. Я. Голицына. Из записок Ю. Н. Бартенева», стр. 86—87, 107 и др., а также И. Л. Чистовича «Руководящие деятели духовного просвещения в России в первой половине текущего столетия», 1894 г., стр. 162, 167 и др.]. Зная по своему опыту благотворное действие Слова Божия на душу читающего его христианина [Об этом см. например в вышеназванном сочинении г. Шилдера, т. III, стр. 328, где рассказывается, что во время приготовлений к последней войне с Наполеоном (в 1815 г.), император Александр искал разрешения своих сомнений в Священном Писании и 7-го июня читал 35-й псалом (по славяно-рус. Библии) и после этого вечером сказал, «что этот псалом рассеял в его душе все остававшиеся у него беспокойства относительно успеха войны; отныне он убежден, что действовал согласно с волей Божией». Ср. также беседу императора с Эйлертом — в IV т., стр. 111— 114, а также стр. 138 и 142].  Государь, как попечительный отец своего народа, естественно желал приблизить к его пониманию текст Священного Писания через перевод его на русский язык [Сам государь читал Библию во французском переводе, принадлежащем Ле-Метре де-Саси (там же, стр. 56)]. Первоначальным исполнителем этой Высочайшей воли было Российское Библейское Общество, основанное в достопамятный 1812-й год (6 декабря). Сначала «Общество» распространяло между Православными по удешевленным ценам (полная Библия в то время стоила 30 рублей) книги Священного Писания на славянском языке; спрос на них, к величайшей радости Государя, был так велик, что «Общество» вдруг не могло удовлетворить его; вследствие этого, Его Величество положил содействовать всеми зависящими мерами к утолению духовного и столь вожделенного голода (И. А. Чистович, «История перевода Библии на русский язык». 1899 г., стр. 21); это и, выполнило затем «Общество» посредством нескольких стереотипных изданий Библии (с 1817-го по 1823-й г. сделано 15 изданий в 8 д. л.) и — Нового Завета на славянский язык. После этого Государь, «по собственному движению своего сердца» выразил «искреннее и точное желание доставить и россиянам способ читать Слово Божие на природном своем языке» и словесно поручил передать это Священному Синоду. Выслушав это, Св. Синод поручил Комиссии духовных училищ принять меры к выполнению Высочайшей воли, самое же издание священных книг в русском переводе предоставил Библейскому Обществу. Первоначально переведено было Четвероевангелие. Труд первоначального перевода принадлежал ректору Петербургской Академии, архим. Филарету (впоследствии знаменитому Московскому митрополиту), ректору Петербургской Семинарии, архим. Поликарпу и профессорам Академии: священнику Г. Л. Павскому и архим. Моисею. После рассмотрения в комитете «Общества», перевод был напечатан вместе с славянским текстом (в 1818 г.). Государь принимал так близко к сердцу это дело, что прежде выпуска в свет нового издания сам предварительно читал предисловие к нему. Издание встречено было с величайшей радостью, как «бесценный дар» божественного попечения о русском народе (см. там же, стр. 30— 32, письма архипастырей по поводу этого издания) и весьма быстро разошлось (1-е и 2-е издания выпущены по 10.000 экз. и по 5 рублей за экз.). Затем издан был русский перевод всех прочих книг Нового Завета. В 1820 г., по желанию Государя Императора, преступлено к переводу ветхозаветных книг с еврейского языка, причем труд разделен между тремя бывшими тогда духовными академиями (Петербургской, Московской и Киевской). Из ветхозаветных книг прежде других (в 1822 г.) издан на русском языке, без славянского текста, перевод Псалтири с предпосланным ее тексту замечательным предисловием, которое составлено Московским архиеп. Филаретом и в котором просто и ясно указаны основания для обращения, при переводе этой священной книги, к еврейскому подлиннику. И это предисловие предварительно рассматривал и одобрил к напечатанию сам Государь. Издание Псалтири на русском языке встречено было также с радостью и в течение двух лет разошлось в огромном количестве (100.000 экз. по 1 рублю в коленкор. переплете). В 1824 г. напечатано Пятикнижие Моисея с книгами Иисуса Навина, Судей и Руфь на русском языке, но не было выпущено для общего употребления. Наконец сделано было издание всего Нового Завета на русском языке, без славянского текста.

Благотворная деятельность Библейского Общества продолжалась, к сожалению, не долго (всего 14 лет). Тяжкие нарекания, которые возбудило оно против себя другими сторонами деятельности принадлежащих к нему лиц, о чем нет необходимости говорить здесь (см. об этом далее в статье о Библейских обществах) привели к тому, что Государь согласился на увольнение бывшего доселе президента Общества (князя А. Н. Голицына), возбудившего своими действиями особенное нерасположение и недоверие, и предоставил это звание Петербургскому митроп. Серафиму, под управлением которого Библейское Общество бесцветно просуществовало еще около двух лет до окончательного своего закрытия (12 апр. 1826 г.) при Императоре Николае I. С закрытием Общества не только прекратилось, но и подверглось осуждению то, что было «самаго честнаго и безукоризненнаго» в его действиях, т. е., перевод Библии на русский язык. Неразумная — чтобы не сказать более — ревность некоторых, частных впрочем, лиц дошла до того, что заподозривались в своей благонамеренности переводчики Пятикнижия на русский язык, а часть не выпущенных в продажу экземпляров этого издания предана была сожжению на кирпичных заводах (там же, стр. 116— 117). Дикие проявления неодобрения не подавили однако сочувствия делу перевода священных книг на русский язык в лучших людях этого времени и между ними — в бывшем деятельнейшем члене Библейского Общества — в Московском архиеп. Филарете. Он не переставал при случае заявлять о пользе этого дела частным и официальным образом (там же, стр. 117—119), но не находил возможным настаивать на этом, ради сохранения мира в высшем церковном управлении. В истории нашего духовного просвещения с начала второй четверти минувшего столетия наступило такое время, когда в деле религиозного образования и благочестивой жизни на первом месте ставились предание и обрядность, а Библия отодвигалась на задний план, когда получила распространение мысль, что Православная Церковь не всем дозволяет чтение Слова Божия, когда сделано было Св. Синоду предложение объявить славянский перевод Библии самодостоверным подобно латинской Вульгате, а затем, когда отклонено было, по божественной милости к нашей церкви, это намерение старейшими ее предстоятелями, то явилось другое — об исключительном употреблении славянской Библии и греческого перевода 70-ти в духовных училищах при объяснении Священного Писания [Это последнее предположение и послужило для Московского митроп. Филарета побуждением к составлению достопамятной его записки («О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славенскаго переводов св. Писания»), в которой ясно выражено и прочно обосновано православное воззрение на взаимное отношение греческого перевода 70-ти и еврейского текста в деле уразумения Богооткровенного учения].

Между тем как в высших церковно-правительственных сферах усиливалось стремление к устранению новых веяний, выразившихся в деятельности Библейского Общества по изданию Священного Писания на русском языке, вдали от правящих сфер совершалась другая, менее видная, но более плодотворная работа, составлявшая прямое продолжение начатого, но не оконченного дела. В Петербургской Духовной Академии, как профессор еврейского яз., трудился над переводом учительных и пророческих книг с еврейского известный наш филолог, протоиерей Герасим Петрович Павский. Его переводы, которые, после классного преподавания, он сдавал студентам в виде лекций с дополнительными объяснениями (оглавлениями и примечаниями) так ценились, что из записей их, передаваемых преемственно из одного курса в другой, с течением времени составился цельный перевод названных ветхоз. книг. В 1839 и 1841 гг. этот перевод был отлитографирован в нескольких сотнях экземплярах и распространился между наставниками и студентами Петербургской, а отчасти и других Академий, равно как между некоторыми духовными лицами. Сделавшееся известным высшему начальству, это издание признано было таким злом, которое требовало самых энергичных мер к его искоренению. Производившееся строгое расследование, подробности которого нет нужды здесь излагать (о них см. там же, стр. 141—207), причинило большие беспокойства и сильные огорчения многим лицам, а особенно виновнику перевода, но вместе с этим показало и то, как у людей того времени, религиозно образованнейших, духовных и светских, молодых и пожилых (не исключая и епископов), велико было желание иметь более ясный и точный перевод священных книг на русском языке и как дорожили подобным переводом, не смотря на явные несовершенства особенно дополнительных к нему пояснений. Такое внимание к переводу свидетельствовало не о легкомысленном увлечении, а о пробудившейся жизненной потребности, которая искала в нем своего удовлетворения. К такому действительно выводу и приводили сведения, добытые следствием, некоторых из проницательнейших архипастырей, которые увидели в этом настоятельную потребность в пособиях к яснейшему разумению текста священных книг, к удовлетворению которой могли служить, по их мнению, или толкования к Священному Писанию, или особое издание славянской Библии с оглавлениями и пояснениями к каждой главе (см. там же, стр. 147—152 о домашней беседе двух митрополитов); но и эти намерения, не смотря на высокое иерархическое положение, высказывавших их, встретили непреодолимые преграды к своему выполнению.

В это же неблагоприятное время, в большом отдалении от правительственных центров, трудился над переводом ветхозаветных книг с еврейского на русский яз. другой замечательный богослов, алтайский миссионер, архимандрит Макарий (Глухарев), бывший студент Петербургской академии, во время ректорства в ней Филарета, и ученик Герасима Петровича, не имевший однако, в начале своих занятий, его перевода. Обратиться к этому делу побудила его не научная любознательность, а миссионерская деятельность. Стремясь расположить инородцев к принятию христианства яснейшим изложением его истин, он испытывал большое затруднение, когда приходилось приводить тексты из ветхозаветных книг на славянском языке, непонятном слушателям; прискорбно ему было то, что обращаемые в христианство, по незнанию славянского языка, не могли надлежащим образом читать славянскую Библию. По этим побуждениям он решился сделать перевод ветхозаветных книг с еврейского на русский яз. и прежде всего им были переведены книги Иова и пророка Исаии. Перевод их (в 1837—1839 гг.) был препровожден в Комиссию духовных училищ для напечатания вместе с особым — при каждой посылке — прошением на Высочайшее имя. Эти прошения архим. Макария представляют замечательный памятник мыслей и желаний благочестивых и образованных людей того времени относительно перевода Библии на русский язык. С каким горячим одушевлением и многосторонней убедительностью изображено в них то великое благо, которое приобретет православный русский народ через перевод всей Библии с оригинальных языков — еврейского и греческого — на русский язык! Перевод не был однако напечатан Комиссией духовных училищ, а его автор за свою настойчивость и суждения, выраженные в прошении Св. Синоду, подвергнут был церковной епитимии. Не признанные в свое время полезными, переводы Герасима Петровича и архим. Макария составляли в действительности положительное приобретение в деле изучения текста Библии, не зависимо, конечно, от некоторых односторонностей и увлечений первого из них. Во всяком важном деле труден особенно первый опыт. Этот опыт был сделан отечественным ученым богословом, владевшим в превосходной степени знанием еврейского и русского языков, и без сомнения послужил весьма важным пособием для последующих переводчиков, которые, имея перед глазами готовый перевод, могли повести дело дальше, исправив то, что в первых опытах было не точно или неверно выражено. Что касается тяжких огорчений, которые испытали оба начинателя за свои труды, то в этом отношении они отчасти напоминают печальную участь трудившегося над исправлением славянского перевода преосвящ. Феофилакта. Вместе с ним они разделяют и славу честных тружеников у позднейших своих соотечественников. Перевод Герасима Петровича остался неизданным вполне (часть его напечатана Библейским Обществом, а 3 и 4 кн. Царств, кн. Паралипоменон и Притчи в «Духе христианина» 1862— 1863 гг.); перевод вышеназванных и др. ветхозаветных книг, принадлежащий архим. Макарию, напечатан в Православном Обозрении 1860—1867 гг.

После 1816-го года оказалось возможным возбудить в Св. Синоде вопрос о переводе Библии на русский язык только в 1856 г., когда во время коронации Императора Александра II в Москве было весьма большое собрание Первосвятителей нашей Церкви. Сначала происходили между ними частные рассуждения об этом, начатые с Петербургским митроп. Никанором, и наконец состоялось (10 сентября) общее рассуждение в заседании Св. Синода, на котором единогласно постановлено решение «о переводе Нового Завета и других книг Священного Писания на общевразумительное русское наречие» и вместе с этим намечены были основные руководственные правила при составлении перевода и его издании. Это решение не было однако записано и подписано на самом заседании. Проект определения поручено было составить Московскому митроп. Филарету, который без подписей синодальных членов (вследствие разъезда их из Москвы) отправил его к Обер-Прокурору Св. Синода. Последний (граф А. П. Толстой) не представил однако этого определения для рассмотрения и подписи членов Св. Синода, а послал его, под видом «Записки» к Киевскому митрополиту Филарету (не бывшему в Москве на коронации), имевшему особое мнение об этом предмете, с которым согласен был и Обер-Прокурор. Киевский митрополит подверг приведенные в «записке» основания для перевода священных книг на русский язык обстоятельному рассмотрению и не признал их достаточными для возобновления дела перевода; вместо этого он находил более полезным ограничиться исправлениями славянского текста в некоторых особенно невразумительных местах или пояснительными примечаниями к ним; кроме того признал необходимым издание краткого толкования на все Священное Писание, основанного на толкованиях отцов церкви, и — славяно-русской азбуки для обучения детей всех сословий, с целью поднятия знаний славянского языка. И это возражение Киевского митрополита на синодальное постановление не было предварительно доложено Св. Синоду; вместо этого, то и другое (причем синодальное определение было названо «проектом митрополита Московского») было представлено на Высочайшее благоусмотрение. «Мнение достопочтеннаго митрополита киевскаго, с указанием еще на безименныя духовныя лица, при сокрытии мнения целаго Св. Синода, могло привлечь решительное Высочайшее внимание», говорит митр. Филарет, излагая это событие; «однако явилась над сим делом рука провидения Божия». Государь Высочайше повелел: «внести мнение преосвященного киевскаго митропополита в Св. Синод на совокупное разсмотрение, но предварительно сообщить митрополиту московскому» (И. А. Чистовича, История перевода Библии на русский яз. стр. 261—287).

Это был весьма важный момент в истории перевода Библии на русский язык, момент борьбы двух воззрений, представляемых двумя высшими иерархами нашей Церкви и опиравшихся на внутренние убеждения, сложившиеся под влиянием их собственного духовного опыта. От того, что выскажет Московский святитель, зависло весьма много — окончательное решение дела. Обер-Прокурор Св. Синода питал уверенность, что Филарет Московский, по прочтении письма Киевского митрополита, с которым связывали его узы единомыслия и которого он глубоко уважал, во многом, если не во всем изменит свои мысли. Ожидание это не оправдалось. В своем отзыве (от 21 июля 1857 г.) Московский святитель силой своих метких суждений, свидетельствами церковной истории, документальными сведениями из недавнего прошлого и т. п. с поразительной убедительностью доказал несостоятельность всех возражений, сделанных против перевода Библии на русский язык (Отзыв напечатан сполна в «Собрании мнений и отзывов Филарета, м. Московского...», т. IV, 244—259). Давая такой отзыв, Московский святитель испытывал скорбное чувство, возбуждаемое тем, что он «принужден был войти в состязание с суждениями досточтимая мужа»; но это чувство побеждено было в нем любовью к истине. «Уважение к истине, писал он к Обер-Прокурору Св. Синода, не должно поставлено быть ниже уважения к лицу» (см. у Чистовича там же, стр. 292). — Синодальное рассмотрение дела продолжалось довольно долго (с 24 января по 20 марта 1858 г.) и закончилось определением которым перевод Библии на русский язык признан был необходимым и полезным не для церковного употребления, а как пособие к разумению Священного Писания. Медленность, с какой разрешался вопрос, объясняется как его важностью, так, по-видимому, и тем, что сторонники мнения Киевского святителя и вместе с тем Обер-Прокурора Св. Синода, делали различного рода усилия подкрепить его доводы своими соображениями (там же, стр. 295—313). Воззрение, которое отстаивал митрополит Московский, не смотря на бывший уже опыт перевода Нового Завета на русский язык и несомненное сочувствие этому, было так еще ново и так жизненно, что с ним не скоро могли освоиться и освободиться от различных опасений. Сомнения в целесообразности нового перевода еще дольше, по всей вероятности, владели бы умами и удерживали бы от положительного решения вопроса, если бы за такое решение не стоял Московский святитель и не поддерживал его своим высоким авторитетом, своей непоколебимой убедительностью, своими великими дарованиями и знаниями.

Перевод Библии на русский язык начат был с новозаветных книг. Первоначальное переложение поручено было духовным академиям, под высшим наблюдением епархиальных преосвященных, в ведении которых находились академии, причем преподаны были основные руководственные правила, сущность которых состоит в том, чтобы подлинником для перевода служил главным образом греческий Новый Завет, изданный для духовных училищ, как однородный по тексту с употребляемым восточной Церковью, чтобы перевод был точной и ясной передачей подлинника, с соблюдением особенностей русского склада речи, и состоял из слов и выражений, употребляемых в образованном обществе. Кроме переводчиков, при академиях учреждены были особые переводные комитеты, рассматривавшие сделанный перевод и затем представлявшие его епархиальным преосвященным, которые со своей стороны рассматривали его и в случае несогласия с ним возвращали в академический комитет для нового пересмотра. По крайней мере так делал Московский митроп. Филарет, посвящавший много времени и напряженного труда (иногда по 11 часов в день) переводам новозаветных книг, производившимся в Московской духовной Академии, как видно из писем проф. А. В. Горского, который рассказывает об этом, как очевидец и участник в этих трудах («Русский Вестник», 1899 г., ноябрь, стр. 209—213). После этого перевод представляем был в Св. Синод, который рассматривал его в общем своем собрании, для чего члены и присутствующее в Св. Синоде разделяли между собою по частям книгу Священного Писания, следующую к пересмотру, и вносили свои отделы в синодальное собрание со своими замечаниями на общее рассуждение. Затем перевод, рассмотренный в Св. Синоде, препровождаем был в Москву митроп. Филарету, не присутствовавшему в Синоде (после 1842 г.), который делал со своей стороны не малочисленные замечания, бывшие еще предметом общего обсуждения в Св. Синоде. Изданные в печати «Труды митроп. Московского и Коломенского Филарета по переложению Нового Завета на русский язык» показывают, сколь многим обязан русский перевод новозаветных книг Московскому святителю. Синодальный русский перевод Нового Завета совершен был с замечательной быстротой: в 1860 г. издано Четвероевангелие, в 1861 г. — прочие новозаветные книги.

Подготовительная работа по переводу ветхозаветных книг на русский язык произведена была также духовными академиями. В 1860 г. в С.-Петербургской Академии образован был для этого комитет (из проф. М. А. Голубева, Е. И. Жовятна и Д. А. Хволсона), который уже в 1861 г. приступил к печатанию в «Христианском Чтении» своего перевода, начиная с книги Бытия; в следующие затем годы непрерывно печатаем был перевод дальнейших частей Пятикнижия, книг исторических, а из учительных — книг Иова, Притчей и Экклезиаста. В это же время в «Трудах Киевской духовной Академии» печатался перевод кн. Царств и Паралипоменон (принадлежавший проф. М. С. Гуляеву), а с 1869 г. — перевод пророческих книг Исаии, Иеремии и Иезекииля (кн. Иеремии расположена в хронологическом порядке). Перевод делался с еврейского текста и сопровождался примечаниями, состоявшими, между прочим, из указаний на другие древние переводы (греческий 70-ти, сирский и вульгатный; см.например, перевод кн. Иова в «Христ. Чт.» 1869 г.). Одновременно с этим в «Православном Обозрении» за 1860 и следующие годы печатаем был, как выше сказано, перевод архим. Макария с еврейского и свящ. А. А. Сергиевского — с греческого (кн. Товита, Иудифь и др.), в «Духе Христианина» — перевод прот. Павского. Были и отдельные издания некоторых ветхозаветных книг в русском переводе, каковы: книги Иова и кн. Премудрости Иисуса сына Сирахова (И. А. Чистович, там же, стр. 317—320). Сделавшееся известным намерение высшего духовного правительства издать русский перевод ветхозаветных книг возбудило такое сочувствие и пробудило такую деятельность, что имевшие возможность послужить святому делу старались вложить свою лепту.

Св. Синод первоначально имел намерение начать издание русского перевода ветхозаветных книг с Псалтири и с этой целью в 1862 г. поручил конференциям духовных академий поверить изданный Библейским обществом перевод этой священной книги с подлинником, т. е., с еврейским текстом, и представить свои замечания. В 1863 г. представила свой отзыв одна Казанская академия, признавшая перевод не вполне удовлетворительным в подтверждение чего приведено много доказательств из первых 25 Псалмов (Архив Св. Синода. Дело по рассуждению Св. Синода об издании Ветхого Завета на русском языке, № 4608); а другие три академии замедлили доставление своих отзывов [От Петербургской академии отзыв получен только в 1868 г.; составлявший его (прот. Е. Е. Сидонский) признал перевод Псалтири, изданный Библейским Обществом, столь неудовлетворительным, что счел нужным сделать новый перевод, который однако не признал проф. Д. А. Хвольсон за более совершенный. В том же 1867 г. представлен был отзыв Московской духовной Академии о том же издании вместе с новым переводом (там же, Дело Учебного Комитета о переводе Ветхого Завета на русский язык)].

Между тем в январе 1863 г. получено было в Св. Синоде от Московского митроп. Филарета представление, в котором он указывал на необходимость, при переводе ветхозаветных книг на русский яз., обращаться к еврейскому тексту и в подтверждение этого приводил известные по своей неясности речения грекославянскаго перевода в Пс. 57, 10 (прежде еже разумети терния вашего рампа...) и затем излагал соображения, по которым оказывалось более целесообразным начать издание русского перевода ветхозаветных книг не с Псалтири, а с книги Бытия и продолжать его затем в порядке славянской Библии (Чистович, там же, - стр. 320). Это представление митроп. Филарета не осталось, нужно думать, без влияния на план издания. В 1867 г. Св. Синод поручил конференциям трех академий приступить немедленно к пересмотру сделанного Петербургской Академией перевода ветхозаветных книг и сверить его с подлинным текстом. В это же — приблизительно — время, как нужно думать, и сам Св. Синод начал посвящать часть своих занятий делу перевода ветхозаветных книг на русский язык (с какого именно времени, в архиве Св. Синода мы не нашли прямых указаний). По крайней мере, когда в начале октября 1867 г., С.-Петербургский митроп. Исидор в заседании Св. Синода заявил о выраженной митроп. Филаретом готовности принять участие в пересмотре изготовляемых переводов священных книг, то Св. Синод, приняв это предложение с особенной признательностью, постановил препроводить к Московскому святителю на рассмотрение «изготовленные переводы Пятикнижия» (Вышеуказанное дело архива Св. Синода № 4608). Последовавшая через месяц (19 ноября 1867 г.) кончина приснопамятного митроп. Филарета остановила его новые труды по переводу ветхозаветных книг. Главным двигателем этого дела стал отселе митроп. Исидор, принимавший в нем и до этого времени весьма большое участие. Деятельность по переводу ветхозаветных книг всецело сосредоточилось в самом Св. Синоде и совершалось присутствовавшими в нем, под руководством первенствующего его члена, которым и приведено это великое дело к благословенному концу. После митроп. Исидора ближайшее участие в нем принимал протопресвитер В. Б. Бажанов, делавший свод замечаний, какие высказывались в синодальных заседаниях, посвященных переводу, и державший их редакцию, или что тоже, устанавливавший самый текст русского перевода.

Русский перевод ветхозаветных книг выходил выпусками: в 1868 г. вышло Пятикнижие; в 1869 г. — исторические книги; в 1872 г. — учительные; в 1875 г. — пророческие; в 1876 г. — полная Библия в русском переводе.

Основным, руководящим началом для синодального перевода ветхозаветных книг на русский язык служило то святоотеческое воззрение, которое с такой ясностью и доказательностью выражено Московским митроп. Филаретом (в вышеназванной его записке «О догматическом достоинстве»...) и которое состоит в том, что ветхозаветное Откровение сохранилось не в одном греческом переводе 70-ти, но также и в еврейском тексте, что как первому усвояется православной Церковью догматическое достоинство, так и второй «в догматическом так же достоинстве» должен быть принимаем «в соображение при истолковании священного писания». Согласно с этим воззрением, синодальный русский перевод служит передачей обоих текстов: еврейский, как «подлинный, с которого текст седмисяти есть перевод» (слова митр. Филарета в указ. записке) положен в основание русского перевода, а греческий, как освященный долговременным церковным употреблением, служит вспомогательным и охранительным средством. Русский перевод тех книг, которые имеются в еврейской Библии, каковы все канонические книги Ветхого Завета, сделан с еврейского текста, но «под руководством греческой Библии» (Чистович, там же, стр. 338), прочие же книги, которые сохранились только в греческом или латинском тексте, переведены с последних. В частности —  влияние греческого перевода 70-ти на русский выразилось в следующем: во 1-х, там, где еврейский текст не полон, недостающие в нем места заимствованы из греческого перевода и, как дополнительные, напечатаны в скобках; во 2-х, в тех местах, где еврейский текст и греческий перевод заключают речения не сходные по смыслу или неодинаковые числа, самый текст русского перевода служит большей частью передачей еврейского текста, речения же и числа представляемый греческим переводом приводятся под чертою (например, в Пс. 39, 7; 109, 3 и др.) или в тексте, но в скобках (наприм., в Быт. 5); в 3-х, в некоторых местах влияние греческого перевода выразилось в самом способе передачи еврейского текста на русский язык (напр., в Быт. 2, 4; Пс. 21, 17 и др. ; и в 4-х, это же влияние выразилось в составе ветхозаветных книг, вошедших в Библию, и порядке их расположения в ней: русский перевод Библии содержит не только канонические книги но, подобно славянской Библии, и неканонические книги, сохранившиеся только в греческом или латинском переводе; при этом все ветхозаветные книги, расположены здесь в порядке не еврейской, а греко-славянской Библии.

Перевод св. Библии на русский язык представляет одно из важнейших проявлений нашей церковной жизни в минувшем столетии. Чуждая односторонностей других христианских исповеданий, наша православная Церковь, усматривая недостаточную вразумительность славянского текста вследствие изменившегося склада народной речи, сама устранила препятствие, заграждавшее для многих ее чад непосредственный доступ к источнику божественной истины, и тем предотвратила необходимость искания иных, не указанных ей, путей к разумению Слова Божия. Библия перестала быть книгой, закрытой для многих; ее неисчерпаемое содержание, исполненное истины и благодати, снова сделалось, как и в первые века по принятии христианства, доступным для всех грамотных православных русских людей. Русский перевод стал своего рода толкованием к славянской Библии, как справедливо говорил митроп. Филарет. Будучи важным церковным памятником, русский перевод Библии является вместе с тем и народным памятником. В нем русский язык, созданный гением говорящего им народа, получил чрез этот перевод высшее освящение или, по выражению Алтайского миссионера Макария, «российское слово, достигнув зрелости, вступило в супружеский союз с Божьим словом» (Чистович, там же, стр. 216).— Пользование русским переводом Библии, как некоторым толкованием, не чуждо, правда, трудностей, особенно там, где, при сравнении славянского текста с русским, открывается не сходство в самом содержании того и другого, когда одно и тоже место, будучи читаемо по славянской и по русской Библии, оказывается заключающим не одинаковый смысл, или когда в самом русском переводе встречаются рядом, в тексте, или приводятся частью в тексте, частью под чертою, речения или числа, не соответствующие одно другому. Разъяснения недоумений, вызываемых такого рода разностями между еврейским и греческим текстами, образовавшимися в течение многих столетий отдельного их существования, не дает русский перевод, изданный без предисловия, в котором могли бы быть сделаны общие руководственные указания относительно таких разностей. А между тем эти разъяснения необходимы, как скоро существуют два перевода, не вполне сходные между собой во многих отдельных местах. Их могут дать только обстоятельные толкования, в которых, при объяснении смысла библейского текста, не только делалось бы сравнение еврейского и греческого текстов, лежащих в основе русского и славянского переводов, но и достигалось бы, по возможности, обоснованное убеждение относительно того, какой из существующих видов текста служит наиболее точной передачей первоначального чтения и, согласно с этим, какое чтение должно быть принято в славянском или русском переводе. Составление таких толкований бесспорно — дело весьма трудное, для которого многочисленные иностранные пособия далеко не всегда могут оказывать помощь, так как они составляются большей частью авторами, предрасположенными в пользу нынешнего еврейского текста и потому часто несправедливыми к переводу 70-ти. Недостаток иностранных пособий православный толкователь должен сам восполнять толкованиями древних отцов церкви и своими изысканиями. Во всяком случае издание толкований к Библии, основанное на изучении еврейского текста, греческого 70-ти и других древних переводов, составляет насущнейшую нашу потребность в настоящее время. Оно необходимо вызывается существованием у нас двух, не во всем, кроме языка, сходных между собой переводов, и вместе с тем составляет самое лучшее средство к устранению недоумений, вызываемых разностями двух переводов, а также и к удовлетворению желания — иметь русский перевод Священного Писания более совершенный, чуждый неточностей и других недостатков (см. «Церковные Ведомости» за 1892 г., № 33).

* Федор Герасимович Елеонский,
доктор богословия, заслуженный профессор
С.-Петербургской духовной академии.

Источник текста: Православная богословская энциклопедия. Том 2, стр. 491. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу "Странник" за 1901 г.

Другие материалы по теме:

• А. П. Рождественский. История Библии.
• История Синодального перевода Библии.